Сама жизнь — та, которая притаилась у человека внутри, - должна меняться.
Сегодня он думает о ней так, а уже завтра — иначе.
Сама жизнь тоже должна делать щелк-щелк.
Ведь она недостаточна, ей вечно требуется что-то еще, где-то еще, с кем-то еще, а когда сделаешь щелк-щелк и свою жизнь поменяешь, то прежний ты, грустный ты, скучный ты — вроде бы уже и не совсем ты.
Появляется разнообразие, что ли.
Но почему же тогда такая странная, удивительная сила исходит от людей, которые никогда ничего не меняли, а если меняли, то не потому что хотели, а просто так выходило, что раньше сторожил склад, а потом стал сторожить школу, от людей, в жизни которых не было никакого разнообразия, потому что всю свою жизнь они провели на одном месте, от крыльца до следующего дома, или от крыльца до огорода, и так тесно соединились с этим единственным на свете местом, которое для них существовало, что когда они умерли, когда перестали пить чай там, где пили его пятьдесят лет, — они все равно не смогли никуда окончательно переехать, и какой-то своей частью остались здесь, в заколоченном доме, среди цветов и ленивых собак, в нежном шуме дождя, и не только над, но и под облаками.
Никогда ведь не знаешь точно, то ли это они умерли, то ли ты просто давно не приезжаешь.